- Да, но…

- Так, значит, слушай сюда, - отбрасывая показную деловитость, продолжает первый. – Либо вы с бабулей находите деньги на первый взнос завтра же, либо…

Договорить он не успевает, потому что в этот момент раздаётся нетерпеливый звонок в дверь.

Я вздрагиваю и хватаюсь за ручку двери, быстро опускаю её и распахиваю. На пороге стоит Давид. Он кажется серьёзным и немного хмурым, но сейчас я рада видеть его! В порыве хочется броситься ему на шею, но я останавливаю себя…

- Настя? – он поднимает брови, глядя на меня, а потом быстро осматривает стоящих за моей спиной мужчин.

Смотрю на Давида расширенными от паники глазами и не решаюсь что-либо сказать…

- Вы кто? – Давид уверенно шагает вперёд, заходя в прихожую.

В ней становится так тесно, что одному из мужчин приходится отступить в комнату.

- Мы от банка, - прищуривается тот, что только что пытался угрожать мне.

- Это коллекторы, - тихо шепчу, стоя рядом с Давидом.

- Ясно, - спокойно отвечает он.

Ещё раз пристально оглядывает моих незваных гостей, а потом вдруг поворачивается ко мне и ободряюще улыбается и говорит:

- Настя, иди на кухню, - кивает в сторону. – Вскипяти чайник. И дверь закрой. Нам с ребятами нужно поговорить.

Оторопело киваю на его слова и ещё раз оглядываю «ребят». Наверное, «ребята» - последнее слово, которым бы я их охарактеризовала. Им больше подходит «бугаи», или «бандиты»…

Оставаться и дальше в прихожей у меня нет ни малейшего желания, поэтому я спешу скрыться на кухне, плотно прикрывая за собой дверь.

Дрожащей рукой наполняю чайник и ставлю его на плиту. Потом подхожу к двери и пытаюсь прислушаться к негромкому разговору. Однако из-за шума вскипающей воды, как я ни стараюсь разобрать слова, ничего не получается…

Через пять минут томительного ожидания, чайник начинает свистеть, и я беру бабулину прихватку, чтобы снять его с огня.

В этот же момент раздаётся хлопок двери, и я испуганно подпрыгиваю, боясь, что Давид ушёл и оставил меня наедине с этими тремя…

Ставлю чайник на деревянный круг и спешу к двери, чтобы узнать, кто остался в квартире, но она сама распахивается, и я снова вижу Танкова.

Выдыхаю с облегчением, взволнованно заглядывая ему за спину…

- Они ушли, - поднимает брови отец моего малыша, и я, чувствуя резкое облегчение, обессиленно опускаюсь на стул.

Давид подходит ближе и тоже садится.

- Испугалась? – его голос звучит на удивление мягко.

- Да… - тихо шепчу, опуская взгляд.

Теперь, когда опасность миновала, у меня почему-то начинает жечь глаза. Меня захлёстывает ощущение беспомощности и уязвимости… Проблемы продолжают сыпаться на меня, как из рога изобилия, а я совершенно не представляю, что с ними со всеми делать.!

- Не бойся, детка, - пальцы мужчины пробегаются по столу и накрывают мою руку. – Они тебя больше не потревожат.

- Но… как? – поднимаю взгляд на его мужественное лицо и непонимающе вглядываюсь в него.

- Я всё решил. Теперь твоя бабушка не должна им.

Давид кажется таким спокойным и полностью контролирующим ситуацию.

Однако, благодарность к нему не даёт мне сбросить со счетов один нюанс. Давид сказал, что мы с бабушкой не должны «им». Но, ведь, долг остался? Неужели это значит, что теперь мы… должны ему?

Нервно сглатываю, но так и не решаюсь задать этот вопрос. Если Давид захочет, то пусть сам поднимет эту тему, я нарываться не буду…

- Угостишь чаем? – спрашивает мужчина, и я поспешно киваю, поднимаясь с места. Краем глаза вижу, как Давид разглядывает нашу крохотную кухоньку, как скользит глазами по висящим на стене бабушкиным календарикам со щенятами…

Я никогда не стеснялась нашей бедности, потому что считала, что быть бедным – не преступление, да и вообще счастье для меня в деньгах никогда не измерялось. Однако сейчас, когда на моей кухне сидит глава крупнейшего в столице инвестиционного холдинга, я внезапно как никогда остро чувствую стеснение… И по поводу старых, сохранившихся ещё с советских времён занавесок, заварочного чайника с небольшим сколом на носике, неприглядного подтёка на потолке появившегося пару лет назад, когда соседка сверху нас затопила… Все эти недостатки, привычные в повседневной жизни, внезапно становятся яркими и очень заметными. Я словно вижу бабушкину квартиру глазами Давида… И будто читаю его жестокие мысли по поводу того, что младенцу тут не место. Хотя место в нашей маленькой, пусть и однокомнатной квартирке, для моего малыша всегда бы нашлось…

- Вот держи, - ставлю перед Давидом лучшую чашку на блюдце и кладу в чай кусочек лимона. Помню, что он любит пить именно так, с лимоном…

- Спасибо, - кивает мужчина, но к чаю не притрагивается.

Вместо этого он кладёт на стол папку с какими-то документами и раскрывает её передо мной. Потом из внутреннего кармана пиджака достаёт именную ручку и протягивает её мне.

- Расписаться нужно на каждой странице и в конце договора. Можешь прочитать, если хочешь, но правки вносить я не буду. Договор стандартный, изменениям не подлежит.

Во рту скапливается вязкая слюна.

Перевожу ошарашенный взгляд на мужчину, который только что так крупно помог мне, а теперь так же спокойно собирается заставить меня продать своего ребёнка…

Почему всё это напоминает мне узаконенную торговлю людьми? Пусть ещё и нерождёнными, но уже людьми!

Тяжело вздыхаю, опуская взгляд в бумаги.

- Мне нужно всё прочитать, - заявляю, а у самой строчки перед глазами разбегаются. При таком волнении я вряд ли смогу всё тщательно изучить…

- Хорошо, - пожимает плечами он. – Изучай.

Я всё жду, когда Давид пригубит чашку с чаем, но он, как на зло, к ней даже не притрагивается… Что ж, ладно, пока придётся заняться чтением…

Глава 23

Глава 23

Давид

Смотрю на милую сосредоточенную мордашку, и в голову лезут самые неуместные мысли. О том, что мы одни в квартире. О том, что Настя, должно быть, благодарна мне за помощь, и, возможно, я мог бы…

Чёрт! Ведёт меня от неё, знатно ведёт! Или, быть может, дело в том, что я с момента нашего расставания целибат храню? Уже бы пора вернуться в строй, но я почему-то не горю желанием это сделать. Знаю, что теперь всех с ней сравнивать буду…

Хотя Настя, конечно же, без меня времени даром не теряла. Да и во время наших отношений тоже, очевидно. Нагулянный ребёнок прямое тому доказательство. Впрочем, она ведь это не ради удовольствия делала, а по работе? Идиотизм, конечно, что мне так думать приятнее… А со мной, интересно, это тоже не ради удовольствия было? Тоже по работе? Твою мать… я же помню, как она дрожала в моих объятиях, как просила не останавливаться… Такое, ведь, нельзя «сыграть»? Или, всё же, можно?

Вздыхаю, пытаясь отвлечься. Щенки с противоположной стены смотрят на меня с осуждением в своих чёрных глазах-бусинках. Или это мне только кажется? Быть может, я сам себя в глубине души осуждаю? Хотя, если и так, то непонятно за что. За то, что Настиного ребёнка из нищеты забрать хочу? Дать ему нормальную полную семью? Избавить его от бесконечной вереницы мамкиных ухажёров? Настя переживает, конечно, но в итоге это решение всем пойдёт во благо. Меня тоже в своё время дед от такой же матери забрал, что в итоге пошло мне только на пользу…

- А что это за пункт такой? – вырывает меня из размышлений голос Чертёнка.

- Какой пункт? – спокойно поднимаю брови.

- Десять точка два, - губы Насти складываются в смущённую полуулыбку. – «Полное воздержание на весь срок беременности», - быстро тараторит она, и её щёчки при этом розовеют. Неужели и правда настолько засмущалась? – Это что, Давид?

- Ничего особенного, - поправляю галстук, который внезапно кажется слишком тугим. – Я же говорю, стандартные условия…

- И как ты намерен это контролировать? – Настя поднимает на меня возмущённый взгляд. – В доме меня запрёшь?